Пещерные города и монастыри Крыма

Итак, «пещерные города» отнюдь не остались мертвыми и забытыми. Тайны их не дают покоя современникам. Впереди большая и кропотливая работа археологов и реставраторов по изучению и сбережению этих свидетелей бурной и яркой истории крымского Средневековья.

Хорошо известно, что по одному и тому же вопросу в любой рациональной науке, а история таковой является, может существовать несколько суждений, каждое из которых имеет право на жизнь до тех пор, пока не будут добыты неопровержимые доказательства в пользу какой-то определенной точки зрения. Область древней и средневековой крымской истории в этом плане не исключение. С одной стороны, крайний недостаток дошедших до наших дней письменных источников, а с другой — пока еще ограниченные возможности археологической науки не позволяют нарисовать достаточно полную картину исторического процесса в Таврике.

Также следует учесть, что развивался этот процесс весьма неравномерно как во времени, так и в пространстве. Это диктовалось особым пограничным положением полуострова на сопряжении двух великих пространств. Его северная часть составляла органическое целое с евразийской степью, в которой на протяжении многих столетий господствовали кочевые народы, приморская же зона с VI в. до н.э. оказалась в сфере влияния античной цивилизации, а затем ее средневековых наследников. Поэтому, рассуждая по поводу какой-либо проблемы истории Крыма, относящейся к отдаленным да и не очень отдаленным временам, стоит помнить, что ее упрощение, попытка сведения к действию какого-либо одного фактора или одной причины, неизбежно приводит к искажению реальной, сложной и многообразной картины развития и взаимодействия на относительно небольшом пространстве полуострова (26 тыс. кв.км.) различных этносов и культур, различных хозяйственных укладов, различных религиозных и правовых систем. Именно в предгорьях Крыма смешивались, образуя неповторимую гамму оттенков, волны влияний, идущих с противоположных направлений, но отнюдь не полюсов развития человеческого общества.

Важно помнить о двух постулатах истории Крыма. Во-первых, на его территории всегда одновременно обитали различные этносы со своими языками и особыми культурами, но они не были разделены непреодолимыми природными или политическими границами. Во-вторых, в так называемое «историческое время», то есть в период, освещаемый не только археологическими, но и письменными источниками, вплоть до конца XVIII в., Крым никогда не входил полностью в состав какого-либо одного государства, но его территория была разделена между различными политическими организмами. Даже Крымское ханство не было здесь полновластным хозяином, поскольку прибрежные земли входили в состав иного государства — Османской империи. Только Российская империя в 1783 году смогла полностью поглотить полуостров.

Предгорные районы в этих условиях оказались своеобразной контактной зоной между побережьем и степью. Они не были столь надежно защищены от внешних влияний, как, например, внутренние районы Кавказа. Только Южный берег представлял особую изолированную Главной грядой зону, труднодоступную для степняков, но беззащитную от нападений с моря.

Крымские горы невелики. Они не создавали непреодолимых преград для захватчиков, но, с другой стороны, могли служить прибежищем для земледельческого населения, поддерживающего мирные контакты с кочевниками. Правда, эти отношения нередко сменялись всплесками военной активности. Особенно опасными для горцев были периоды, когда в степях происходила смена населения или политической власти. Тогда над городами и селами вырастала смертельная угроза набегов степняков. Приходилось землепашцам менять рало на меч или уходить в самые дикие урочища, где можно было переждать кровавый разгул кочевой вольницы.

После набега жизнь брала свое, отходили ведомые стадами в степь кочевники, возвращались к заброшенным на время полям, садам и виноградникам крестьяне. Завязывались деловые отношения обмена, так как практически не существовало племен, живших исключительно за счет кочевого скотоводства.

Именно в такой обстановке на рубеже античной и средневековой эпох в предгорьях Юго-Западной Таврики на малообжитых ранее местах вырастают поселения. Подавляющее их большинство сосредоточено в юго-западном районе Внутренней, или Второй, гряды, отделяющей собственно горный Крым от предгорья и степи. Вторая гряда имеет пологие северо-западные склоны, спадающие в долину; на юго-восток гряда обращена отвесными скальными обрывами. Подобные геологические образования называют испанским термином «куэсты» («склон, откос горы»).

В ряде мест тектоническими и эрозийными процессами в них образованы мысы с обрывистыми склонами, а иногда и полностью изолированные от коренного массива отдельные плато, именуемые геологами «останцами» или «горами-свидетелями». Один из наиболее выразительных примеров — гора Тепе-Кермен. Поднявшись на ее вершину, вы окажетесь на скальном острове в бурном океане застывших волн геологического моря горного Крыма. Здесь же вы увидите и следы деяний тех поколений «островитян», для которых гора была не местом экзотических туристических прогулок, а родным домом.

К таким местам лучше всего подошел бы термин, бытовавший в военном деле вплоть до XIX в., — «естественная фортификация». В процессе их обживания участки пологих склонов и расселины в обрывах были прикрыты искусственными оборонительными сооружениями. В некоторых случаях поселения как бы «прилеплялись» к скальным обрывам, пользуясь их защитой от ветров и осадков. Так зарождались «пещерные города». Население их занималось земледелием в горных долинах и пастушеским скотоводством на отлогих пространствах куэст и яйл Главной гряды. Постепенно в его среде выделяются и начинают играть все более значительную роль ремесленники, труд которых создает характерные черты облика этих поселений.

Это лишь самые общие рассуждения о причинах, приведших к появлению «пещерных городов». В давно уже ведущихся спорах о времени и обстоятельствах их происхождения можно выделить две основные точки зрения.

Одни исследователи видят в этих памятниках результат активной внешней политики Византийской империи, которая стремилась упрочить свои границы с помощью крепостей и укрепленных линий. Такого рода мероприятия осуществлялись в Северной Африке, Южной Италии, на Балканах, в Подунавье, в Малой Азии, на восточном побережье Черного моря. Предполагают, что и Таврика, во всяком случае ее прибрежная часть, входила тогда в сферу влияния Византии, заинтересованной в защите этой территории от нашествий кочевых степных племен. Сторонники этого взгляда ссылаются на данные литературных и эпиграфических (надписи на камнях) источников, а также на облик материальной культуры раннесредневекового Херсона (так в Средневековье стал именоваться Херсонес), являвшегося форпостом византийского влияния в Таврике. Предполагается, что его оборона на дальних подступах была организована путем создания в юго-западном предгорье линии укреплений в виде «пещерных городов». Время строительства определяется концом V — 1-й половиной VI в.

В условиях скудности письменных свидетельств по истории раннесредневекового Крыма исследователи вынуждены оперировать немногими дошедшими до нас отрывками из произведений византийских авторов.

При дворе византийского императора Юстиниана I (527-565) историком и военным деятелем Прокопием Кесарийским был написан трактат «О постройках», в котором всячески превозносилась созидательная деятельность Юстиниана. Говоря о мероприятиях, осуществленных на северном берегу Черного моря, Прокопий сообщает следующее:

«Сверх того, что касается городов Боспора и Херсона, которые являются приморскими городами, на том же берегу [Эвксинского Понта] за Меотидским болотом [Азовским морем], за таврами и тавроскифами, и находятся на краю пределов римской державы [Византии], то, застав их стены в совершенно разрушенном состоянии, он [Юстиниан], сделал их замечательно красивыми и крепкими.

Он воздвиг и два укрепления, так называемые Алуста и в Горзубитах.

Особенно он укрепил стенами Боспор [совр. Керчь]; с давних пор этот город стал варварским и находился под властью гуннов; император вернул его под власть римлян.

Здесь же, на этом побережье, есть страна по имени Дори, где с давних времен живут готы, которые не последовали за Теодорихом, направлявшимся в Италию. Они добровольно остались здесь и в мое еще время были в союзе с римлянами, отправляясь с ними в поход, когда римляне шли на своих врагов, всякий раз, когда императору это было угодно.

Они достигают численностью населения до трех тысяч отменных бойцов, в военном деле они превосходны, и в земледелии, которым они занимаются собственными руками, они достаточно искусны; гостеприимны они более всех людей.

Сама страна Дори лежит на возвышенности, но она не камениста и не суха, напротив, земля очень хороша и приносит лучшие плоды.

В этой стране император не построил нигде ни города, ни крепости, так как эти люди не терпят быть заключенными в каких бы то ни было стенах, но более всего они любили жить всегда в полях.

Так как казалось, что их местность легкодоступна для нападения врагов, то император решил укрепить все места, где можно врагам вступить, длинными стенами и таким образом отстранил от готов беспокойство о вторжении в их страну врагов. Таковы были его дела».

Слева — мозаичный портрет Юстиниана I; справа — Восточная Римская империя в период правления Юстиниана I

К сожалению, по тексту отрывка невозможно ясно представить, где именно в Крыму следует искать страну Дори. Уже около двух столетий идет полемика по этому поводу. Авторы, связывающие «пещерные города» с деятельностью византийцев, видят ее в юго-западной части Крымских гор, на пространстве между Внешней и Главной грядами, совпадающем в основном с территорией современного Бахчисарайского района. Таким образом, эти города оказываются «длинными стенами» — это образное выражение применил Прокопий для их обозначения, подчеркнув расположение по линии Внутренней гряды. Действительно, если посмотреть на карту, то создается впечатление, будто эти поселения протянулись, образуя укрепленный рубеж, который с известной долей фантазии можно было бы назвать «длинными стенами». Значит, все «пещерные города» — это крепости, закрывавшие горные проходы, препятствовавшие врагам Византии прорываться в ее крымские владения?

Такая точка зрения имеет свои слабые места, критика которых привела к разработке другой трактовки уже знакомого читателю отрывка из сочинения византийского автора.

А все ли «пещерные города» действительно крепости, да еще такие, что могли перекрывать весьма обширные разрывы в цепи скал, образующих отвесный склон Внутренней гряды? А все ли «пещерные города», по археологическим данным, могут быть отнесены к VI в.?

Исследователи, задавшие эти вопросы, обратились к топографии местности и к данным конкретных раскопок, проводившихся на интересующих нас памятниках. Выводы были сделаны следующие: настоящими крепостями со значительными гарнизонами, способными защищать горные долины, оказались лишь Мангуп, Эски-Кермен и Чуфут-Кале. На их укрепленной территории могли находиться воинские контингенты, достаточные для решения задач обороны окрестностей. Остальные пункты или вообще не имели фортификации, или же по своим размерам могли быть лишь укрепленными убежищами и замками, дававшими укрытие обитателям округи, но никак не претендовавшими на честь быть щитом окрестностей Херсона.

В результате археологических исследований распалась не только топографическая, но и хронологическая основа для отнесения «пещерных городов» к времени императора Юстиниана, да и вообще к какому-либо узкому хронологическому периоду.

Что же такое тогда «пещерные города»? Нет, не византийские крепости, — отвечают сторонники второй точки зрения, — а города, селища, замки и монастыри, возникшие в результате развития феодальных отношений в среде населения горного Крыма. Процесс этот развивался медленно и в основном закончился в X-XI вв. На протяжении почти пятисот лет формировались центры ремесла и торговли, резиденции феодальной администрации, монашеские обители, поселения мирных земледельцев. С этой позиции вопрос о возникновении каждого из поселений следует решать, учитывая совокупность многих исторических факторов.

«А как же быть в таком случае со страной Дори?» — спросит внимательный читатель. Ведь вторая гипотеза исключает ее размещение в той местности, где находятся «пещерные города». Для загадочной области крымских готов-земледельцев остается тогда Южный берег от Судака до Фороса. Чем не прибрежная страна, о которой пишет Прокопий. Правда, есть противоречия в самом тексте источника. Помните две крепости, Алуста и в Горзубитах, вероятно, сооруженные отнюдь не для союзников Юстиниана, которые так не любили жить заключенными в каких-либо стенах? Это действительно слабое место южнобережного варианта локализации Дори. Но зато как будто получает объяснение термин «длинные стены». Давно уже отмечалась натянутость их толкования как цепи укреплений. Ведь, как указывали комментаторы, Прокопий в своих текстах был весьма строг в подборе терминов.

Еще в 30-е гг. XIX в. академик П.И. Кеппен видел на перевалах Главной гряды развалины каких-то сооружений, которые он осторожно отождествил с византийскими укреплениями. Затем это замечание было надолго забыто. Вспомнил о нем О.И. Домбровский, производивший археологические разведки тех же мест в конце 50-х гг. XX в. Исследователь пришел к выводу о правоте мнения Кеппена. К обоснованию этой точки зрения он привлек известного специалиста в области античной эпиграфики Э.И. Соломоник, проделавшей детальный филологический разбор текста Прокопия. Результатом была совместная статья, в которой аргументировалось расположение Дори на Южном берегу Крыма.

"Страна Дори", 2002 год. Автор работы — Глеч Николай Петрович

Однако и эта внешне логичная, опирающаяся на данные полевых археологических исследований гипотеза, изложенная к тому же в хорошем литературном стиле, присущем авторам, не разрешила проблему. Так, киевский археолог И.С. Пиоро, автор книги «Крымская Готия», попытался доказать, что под этой страной следует понимать не какую-то достаточно обширную территорию, а только лишь одно укрепленное поселение: самый большой из пещерных городов — Мангуп, раннесредневековое название которого — Дорос — явно указывает на связь с «хорой Дори». Под «длинными стенами» автор гипотезы предлагал понимать остатки оборонительных сооружений, открытых и исследованных одним из авторов данной книги. Эти стены перекрывали доступные для подъема участки обширного Мангупского столообразного плато и мало напоминали привычные для византийцев крепостные стены, окружавшие города. Однако этой точке зрения слишком явно противоречит указание Прокопия на численность населения — 3 тыс. воинов, то есть не менее 20-30 тыс. человек в общей сложности. Даже для величественного Мангупа это очень много. К тому же трудно допустить возможность выращивать здесь в заметном количестве для такого населения какие-либо «лучшие плоды». Следует также учесть, что даже для больших средневековых городов численность населения в 3-5 тыс. человек была весьма значительной. Для Мангупа же она была вовсе нереальной, особенно в раннесредневековую эпоху.

Пожалуй, с наиболее веским критическим разбором гипотезы о размещении Дори на Южном побережье выступил Л.В. Фирсов, человек, незаурядно сочетавший в себе качества ученого-аналитика и гуманитария. Именно он в свое время сумел разрушить весьма стойкое убеждение не одного поколения исследователей о том, что некоторые южнобережные крепости, в частности на горах Кастель, Аю-Даг, Крестовой, на мысе Ай-Тодор (Святой Федор) и ряд других, возникли на месте укрепленных таврских поселений. К сожалению, это устаревшее положение до сих пор кочует по страницам изданий, посвященных Южному берегу.

Что касается страны Дори, то, проанализировав имеющийся археологический материал, текст источника, а самое главное — положение так называемых «длинных стен» на местности, Л.В. Фирсов обоснованно высказал сомнение в том, что они могут быть признаны юстиниановскими. На это указывал крайне примитивный облик стен, нетипичный для византийской военной архитектуры, а также их расположение. Хотя они и находились на перевалах, но на южных склонах, а не на северных, как следовало ожидать, ведь эти преграды должны были защищать византийские владения от угрозы со стороны степей. Если эти сооружения и были оборонительными, то они были созданы для предотвращения нападений с юга, с побережья. Возможно, они были звеньями оборонительной системы пограничных владений княжества Феодоро, в XIV-XV вв. соседствовавшего на юге с генуэзцами, владевшими прибрежной полосой Южного берега до Балаклавы-Чембало включительно.

В последнее двадцатилетие В.А. Сидоренко, исследовавший ряд раннесредневековых могильников и остатков мощной оборонительной стены, перегораживавшей ущелье к северу от Мангупа, высказал мнение о расположении страны Дори в окрестностях Инкермана, вернувшись к взглядам Тунманна — ученого конца XVIII в. Именно здесь отмечается наиболее высокая концентрация могильников, оставленных варварским гото-аланским населением, ставшим с V в. союзником Византии, защищавшим подступы к византийскому Херсону.

Вероятно, логично было бы включить в состав страны Дори и территорию к северо-западу — до крупнейших византийских крепостей Юго-Западной Таврики, Мангупа и Эски-Кермена; ближайшие ущелья, по которым к ним были подходы с севера, со стороны степей, как отмечалось, были перекрыты стенами. Уж не эти ли действительно внушительные даже по византийским меркам преграды имел в виду Прокопий, когда, прославляя деяния Юстиниана I в Таврике, приписал ему и создание «длинных стен»? Следует учесть, что трактат «О постройках», содержащий лаконичное сообщение об этом, был закончен к середине VI в. и потому отразил один из этапов в развитии оборонительной системы византийских владений в Крыму, а именно попытку создания линейной системы обороны, ключевыми звеньями которой и были «длинные стены», запиравшие важнейшие горные проходы, по которым проходили дороги, ведшие к Херсону. Однако подобные системы в Балканском и других пограничных районах империи были малоэффективны при массовых вторжениях варваров. Поэтому можно полагать, что в Таврике, с учетом ее близости к степям, в тылу «длинных стен» в последние годы правления Юстиниана I (до 565 г.) были построены мощные крепости-убежища на Мангупском и Эски-Керменском плато. Воспеть их Прокопий уже не успел, но зато археологические материалы, добытые при многолетних раскопках этих твердынь, убедительно подтверждают это предположение. Весьма выразительным свидетельством в пользу этой точки зрения является фрагмент надписи на камне с именем Юстиниана, найденный при раскопках большой мангупской базилики. Заметим, что это пока единственная подобная находка в Крыму, несмотря на то что деятельность этого императора имела не меньший размах и в других местах полуострова, прежде всего в Херсоне и в Боспоре — древнем Пантикапее. Вероятно, утверждая свое присутствие в глубине земледельческой территории и одновременно приближая его к кочевнической степи на землях расселения алан, византийцами была создана и крепость на плато Чуфут-Кале.

Вряд ли в этих крепостях постоянно пребывали сколько-нибудь значительные гарнизоны. Крепости предназначались для укрытия населения окружающих местностей в случае возникновения угрозы вторжения из степей. Мужская часть естественно и легко превращалась в воинов, вновь становившихся земледельцами и пастухами, как только опасность миновала. Впрочем, такие ситуации возникали в раннесредневековой пограничной Таврике довольно часто. В Великой Степи редко надолго устанавливалось спокойствие. Так что и «длинные стены», и стоявшие за ними крепости были в постоянной боевой готовности.

Эта фортификационная акция, выразившаяся в создании как линейной, так и узловой обороны обширной территории, по сути, стала заключительным аккордом в создании долговременных оборонительных систем на границах Византии. После Юстиниана подобный размах оказался не по силам государству, истощенному войнами. Натиск воинственных соседей с возрастающей силой осуществлялся по всем границам, тянущимся на многие тысячи километров. Сил и средств на поддержание реальной власти над обширным пространством империи уже к концу правления Юстиниана I не хватало. Строительством крепостей на варварской периферии в далекой заморской варварской Таврике завершилось создание стратегических оборонительных сооружений в масштабах всей империи. Завершилось, по сути дела, кризисом этой крайне дорогой и ставшей малоэффективной системы. Сократились, а затем и вовсе прекратились выплаты на содержание крепостей. И они, и их обитатели пустились в свободное многовековое плаванье в океане времени, островами в котором представляются нам ныне «пещерные города». Такой видится проблема страны Дори при взгляде на общую ситуацию, сложившуюся в Византии во времена, символически именующиеся юстиниановскими.

Страна Дори хранит еще немало тайн для археологов, историков, краеведов. Не оставляют равнодушными ее загадки и туристов, приехавших в Крым для того, чтобы побродить по живописным горным тропам. Многие из них пытливым взглядом пытаются увидеть за каменной россыпью или поднятым с земли черепком волнующую тайну истории средневековой Таврики.

«Неужели, — спросит читатель, — пока не будет решен вопрос о местонахождении Дори, нельзя будет выяснить обстоятельства зарождения «пещерных городов»? Нет, это не камень преткновения. Неясные свидетельства современников дополняются сведениями, которые сообщают сами памятники. Правда, чтение их доступно не каждому. Необходимо свести воедино великое множество различных фактов, наблюдений и умозаключений, чтобы осторожными штрихами набросать картину эпохи, отдаленной от нас пропастью в десяток веков.