Херсонес Таврический
Храмы древнего Херсонеса
Херсонес был крупным экономическим, политическим и культурным центром. Для нас особенно важно, что город стал и духовным центром, откуда началось распространение христианства в Крыму. Церковные предания говорят о том, что еще в I веке Херсонес посетил с проповедью святой апостол Андрей Первозванный. Но Слово Божие еще не коснулось душ горожан, составитель хождений апостола Андрея Епифаний так написал об этом: «Херсаки же народ коварный и до нынешнего дня туги на веру. Андрей, побыв у них несколько дней, воротился в Боспор и, нашедши корабль херсонский, переплыл в Синоп».
В 94 году в окрестности Херсонеса был сослан на каторгу и принял мученическую смерть святой папа римский Климент. Возможно, в те времена были тайные общины христиан, но очень малочисленные, поскольку христиане преследовались государственной властью, а Херсонес всегда подчинялся политике Римской империи. Только в IV веке при императоре Феодосии I (379—395) христианство становится государственной религией, тогда же оно окончательно укрепилось и в Херсонесе. А большинство христианских храмов были построены в городе в V-VI вв. Всего насчитывалось около 60 культовых построек: базилик, крещален, мавзолеев, часовен. Их возводили на площадях, в глубине кварталов, вдоль берега моря. Письменные источники сохранили некоторые названия херсонских храмов: святого Петра, Богородицы Влахернской, апостола Петра, святого Созонта, святого Леонтия, святого Стефана, святого Прокопия.
Распространение и укрепление христианства в Херсонесе было важным делом для Византийской империи. Еще римский оратор Цицерон сравнивал греческие города-колонии в Тавриде с каймой, подшитой к обширной ткани варварских полей, населенных таврами и скифами, а позже хазарами, половцами и славянами. Поэтому Херсонес был не только крепостью, защищавшей границы империи, но и носителем культуры, в том числе христианства. Отсюда несли Слово Божье в многочисленные местные племена.
В IV веке стараниями святых епископов была основана Херсонесская епархия с центром в Херсонесе. К этому же времени относятся археологические находки, связанные с христианской символикой: нательные кресты, изображения крестов и росписи в погребальных сооружениях, каменные надгробия с эпитафиями. В каждом районе города строятся храмы. Особенно много храмов появляется в V веке, это было связано с политикой императора Юстиниана I (527—565), который хотел объединить огромную страну единой религией. Теперь христианам не надо было прятаться и молиться в маленьких, вырубленных в скале храмах. «Вместительные храмы в форме базилик начали строить в огромном для того времени количестве: чуть ли не каждый квартал города получил базилику, некоторые из них выделялись размерами и росписью», — писал археолог А.Л. Якобсон.
Давайте совершим путешествие по христианским святыням Херсонеса.
Подземный храм
Хорошо сохранилось вырубленное в скале подземное архитектурное сооружение, что находится в нескольких метрах от Главной улицы. Редкий посетитель заповедника не заглянул в прорубленную в толще известняка таинственную «пещеру». Обычно ее так и обозначают, как пещерный храм-мавзолей или, точнее сказать, мартирий, — хотя это не весь храм, а его нижний ярус, подземный этаж. В средние века сверху, прикрывая все сооружение, возвышалось здание небольшой, прямоугольной в плане, церкви, дважды перестраивавшейся, от которой ныне осталась лишь часть алтарной апсиды, расположенной с восточной стороны. Следовательно, прямоугольное отверстие в полу верхнего храма (равно как и в потолке нижнего) было прикрыто. Его вытянутые размеры имеют подтрапециевидную, неправильную форму. Судя по следам вырубов, в качестве опор перекрытия служили короткие деревянные балки, уложенные поперек дыры, поверх которых лежал настил из дерева или каменных плит. За долгие годы существования храма опоры не раз приходилось менять, делая новые подрубы в краях скального отверстия.
Сооружение было расчищено под наблюдением представителей Одесского общества истории и древностей в 1883-1884 гг., но без должной тщательности и детального описания. Это и породило тайну, которую до сих пор не могут разгадать историки, занимающиеся исследованием Херсонеса. Почему-то было решено, что подземный храм был устроен на месте более ранней прямоугольной цистерны римского времени, вырубленной в скале. В действительности, ни доказать, ни опровергнуть это невозможно. Ясно, что гробничная церковь стала памятным местом, и над ее оборудованием специально и много трудились.
Это было тайное место поклонения Богу. Размеры храма были невелеки, ведь христианство только зародилось в Херсонесе. Узкий вход был прорублен с западной стороны. Спуститься в храм можно было сначала по каменным вырубленным в скале 8 ступеням (в момент открытия их было 12), а затем использовалась приставная деревянная лестница, которую поддерживал каменный столб. Помещение выполнено в виде четырех полукруглых вырубов (длина около 8 метров, а ширина — до 4,5 м), так называемых конхах, а с востока сделана крошечная апсида, где находился алтарь. Впрочем, она настолько мала, что престол в ней едва помещался. Справа, в южной стене, была вырублена пещерообразная овальная ниша. В нише находилась гробница.
Обнаруженные здесь шесть черепов позволили уже первым исследователям высказать предположение, что подземный храм являлся одновременно склепом. Водосборник рядом с ним, сделанный в полу, покрытом толстым слоем цемянки, подтверждает, что данное место берегли и всячески старались предохранить скалу от сырости и порчи. Вырубленные в стене ниши-конхи тоже могут указывать на главное назначение всего храмового комплекса, и верхнего, и нижнего, — служить усыпальницей каких-то людей, особо почитаемых христианами.
Пещерный облик постройки невольно наводил на мысль о тайном убежище первых христиан, которое потом было превращено в почитаемое место и стало мавзолеем-усыпальницей, где находились мощи херсонесских священномучеников, растерзанных язычниками во времена гонений. Однако трудно вразумительно объяснить, почему христиане, ненавидимые властями, местными ревностными язычниками и иудеями, устроились проводить собрания своей преследуемой общины в самой людной части города, около агоры и в двух шагах от Главной улицы, буквально на виду у всего народа. Нечего сказать, хороша «конспирация»! Расположение храма недалеко от главной площади, в центральной части города так же позволило предположить, что он находился в подвале дома знатного горожанина, который сам тайно принял христианство.
Между тем, на память приходит рассказ из «Жития святых епископов Херсонских», донесенный греческой рукописью, составитель которой жил не ранее VI в., вероятно, был херсонитом, во всяком случае знал топографию города. Он поведал о том, что в IV в. предстоятель Иерусалимской церкви отправил епископом в Херсонес «доброго Василия, знаменитого и прославленного словами и чудесами... Праведник, прибыв в сей город.., полный идолов и приносивший, увы, жертвы бесам (то есть статуям языческих богов), и став посредине» (очевидно, на агоре), пытался уговорить собравшихся служить и поклоняться единому Богу. Однако, «услышав это, горожане совсем не сдержались, но тотчас обратились к поруганию и избиению праведника, лая на него подобно псам, и устремились растерзать его. Посему воспеваемый [автором жития Василий], дав, как говорится, место гневу, укрывается в некой пещере, именуемой Парфеноном, усердно молясь за них Богу».
Таким образом, составитель «Жития Василия» неоднократно указывал один и тот же ориентир — «некую пещеру, именуемую Парфеноном». Может быть, мы и стоим у места, где нашел приют епископ, а название Парфенон (дословно с древнегреческого — «храм девы») объяснимо тем, что Василий укрылся не просто в пещере, а в заброшенном древнем подземном храме, посвященном хтоническим божествам, например, владычице загробного мира — Коре (Персефоне), тоже «деве»? Как и любой греческий храм, даже запущенный, он давал право защиты, и становится понятно, почему Василий пытался, правда безуспешно, найти убежище именно в этом месте. К слову, уже первые раскопщики квартала обнаружили «кусок мраморного барельефа с женской фигурой без головы (как будто Артемидой), кусочек сидящей фигуры тоже мраморной и об Артемиде весьма изрядной работы», а в 1978 г. были найдены пять каменных баз от колонн какого-то ордерного общественного здания, скорее всего, храма, находившегося где-то поблизости. Наконец, римский автор I в. Помпоний Мела сообщал, что на херсонесском акрополе была широко известная «пещера нимф», — тоже «дев».
Из приведенного пассажа следует также еще одна гипотеза: столп с крестом представлял собой крест в круге, высеченный на колонне, подобный изображенному на стеле IV-V вв., недавно обнаруженной в некрополе у Карантинной бухты. Колонна, скорее всего, была водружена на площади-агоре уже в VI в., в пору окончательного, если так можно выразиться, массового торжества христианства в Херсонесе, над местом, где язычники добили мученика, и там же в память мученика со временем могла быть воздвигнута летописная церковь Св. Василия, в которой крестился князь Владимир. Часть святых мощей из гробницы Василия поместили в ней, а часть перенесли в «пещеру», устроенную одновременно и как мавзолей-мартирий, и как церковь-меморий, подобный Загородному крестовому храму-мартирию.
Проведенные современные археологические доследования дали крайне невыразительный и незначительный материал, главным образом крошечные фрагменты краснолаковой посуды и светильников первых веков н.э., что вместе с предыдущими находками херсонесских монет III в. до н.э. позволило отодвинуть время создания подземного сооружения с конца VI-VII вв., когда оно стало играть роль христианского погребального мартирия, на много столетий раньше. Даже появилось мнение о возможности первоначального существования здесь языческого святилища, посвященного хтоническим (подземным) богам или еще одной деве — Артемиде, которая тоже имела эпиклез Парфенос. Специалисты считают, что именно отсюда проистекало восприятие самостоятельного херсонесского божества Девы как местной ипостаси греческой Артемиды, причем в сущности своей и в основных функциях херсонесская Дева всегда оставалась греческой Артемидой. Последняя была не только богиней — девой охоты и живой природы, но и богиней луны, и часто отождествлялась с Гекатой — Селеной. К слову, последнее объясняло бы наличие сверху в потолке храма прямоугольного проруба, в котором видят остатки горловины цистерны первых веков н. э. Падавший в отверстие яркий, но призрачный свет восходящей полной луны, направленным лучом попадал точно на восточную сторону, туда, где в глубине ныне виднеется крошечная ниша-апсида, а прежде мог стоять алтарь богини Луны. Она играла огромную роль в колдовских обрядах, и с ее небесными изменениями греки и римляне, а значит, и херсонеситы, связывали все земные события. Если это так, святилище было заброшено и лишь затем, после каких-то событий, о которых мы можем только гадать, вновь стало местом поклонения христиан, устраивавших взамен языческих свои святыни.
Датировка сооружения подземелья с гробницей или ракой остается открытой, хотя повелось относить его возникновение ко времени не позже V в. Однако в это время херсониты еще хоронили умерших за пределами оборонительных стен, на загородном некрополе. Практика устройства могил внутри города, рядом с храмами и внутри них, утвердилась не ранее VI-VII вв, поэтому крипта не могла быть приспособлена под захоронения ранее этого времени. Скорее всего, это произошло в период наиболее интенсивных розысков херсонитами своих священных «вторичных реликвий», связанных с именами местных святых, когда херсонесская церковь создавала свою подвижническую историю. В этом случае возникновение мемориальной церкви с криптой (усыпальницей) в центре города, вполне вероятно, тоже совпало с наиболее оживленной порой культового строительства во второй половине VI — первой половине VII вв. На это же намекает «трехлепестковая» форма алтарной части крипты, обнаруживающая сходство с апсидой базилики Крузе. Кроме того, археологические исследования, проведенные на месте храма с криптой, показали, что в позднеантичное время здесь был размещен производственный или промысловый комплекс. От него уцелели семь лунок для установки пифосов, железный виноградный нож и мотыга, а также вырубленные в скале неглубокие резервуары, от одного из которых шли керамические трубы в водосток на соседней 3-й поперечной улице. Находки амфор позднеантичного времени, поздней краснолаковой керамики указывают, что устройство церкви с криптой не могло быть начато ранее конца VI — начала VII в., когда прекратил свое существование хозяйственный комплекс. С другой стороны, следов жилого строительства в этом углу квартала до XI-XII вв. нет и, следовательно, мартирий уже существовал в предшествующий, раннесредневековый период, поскольку место рядом с оживленной главной улицей, недалеко от центра города, не могло пустовать около пяти столетий.
Обращает внимание, что из почти двух сотен обнаруженных в крипте монет подавляющее большинство (70 %) были византийскими, причем принадлежали денежным выпускам от Василия I до Василия II (867-1025), после чего монетные находки обрываются.
Когда бы ни возник храм-мартирий, очевидно, это был последний этап существования гробницы. Золотая пластинка и свинцовая печать — моливдул начала XI в. с именем протоспафария и херсонского стратига Георгия Пулы указывают на высокий ранг немногих, вероятно, избранных погребенных здесь лиц. Церковь и ее крипта были украшены белым и даже черным мрамором, судя по его обломкам, в том числе колонн небольшого диаметра. Мартирий имел каменную ограду — перивол и выход на Главную улицу, а рядом с апсидой храма, к югу, была устроена вырубленная в скале могила, приметная и сейчас. Ее близость к святыне и вместе с тем одиночность говорят о почетности, избранности места упокоения, которое не успело превратиться в могильник с многоярусными погребениями, как это было в позднесредневековых херсонесских квартальных церквях. Скорее всего, могила была предназначена для кого-то из ктиторов — дарителей или лиц, оказавших храму особые услуги, поскольку, согласно православной канонической традиции, «в тех церквях, в которых положено сокровище мученических мощей и которые запечатлены печатью помазания святым миром, не должно погребать какие-либо человеческие трупы». Непредосудительным это считалось делать только для захоронения священнослужителей. Исходя из этих обстоятельств, внутренности храма с криптой не могли представлять собой «семейную усыпальницу знатного херсонца», как полагают некоторые исследователи.
Причины заброшенности памятника могут быть связаны с катастрофой, скорее всего сильнейшим землетрясением, постигшим Херсон около второй четверти XI в. Следы разрушений особенно отчетливо фиксируются в северных кварталах городища, где их долгое время связывали с последствиями Корсунского похода князя Владимира. Большинство херсонесских храмов пережили после этого перестройки, но некоторые остались в руинах, заброшенными. К их числу относится и гробничная церковь, где со временем были возведены позднесредневековые усадьбы.
Шестистолпный храм
Почти в то самое время, когда перестраивался епископальный кафедральный комплекс и Уваровская базилика переделывалась в малый храм, сокращаясь в размерах, рядом с бывшим двором-аулой, к северо-западу от него, рядом с берегом моря, скорее всего, в XI в. херсонеситы возвели еще один сравнительно небольшой прямоугольный храм с трехлепестковой апсидой. Его массивные стены, из слегка подтесанных с лицевой стороны камней, виднеются поодаль, на самой кромке обрывистого берега. Часть его стен и фундамента упали в море. Храм был открыт в 1877 году раскопками Одесского общества любителей истории и древностей и позже доследовался К.К. Косцюшко-Валюжиничем и Р.Х. Лепером. Они-то и выяснили, что церковь была двухэтажной. Мы видим лишь сохранившуюся нижнюю часть и начало стен верхней примерно на том уровне, где проходил пол второго этажа. Пол был покрыт мозаикой из крупных шлифованных плит мрамора и мелких кубиков известняка и белого мрамора. Стены тоже были богато украшены, судя по нескольким тысячам обнаруженных кусочков смальты — разноцветной стеклянной мозаики, в том числе с позолотой.
Нижний этаж церкви не имел окон и дверей, да и не нуждался в них, так как являлся костницей. В нем было устроено несколько больших могил. В Византии было принято помещать в такие погребения все новых и новых покойных, сдвигая в сторону костяки прежних или кладя покойников прямо на них. Поэтому в анатомическом порядке сохранялись лишь самые верхние скелеты. Иногда в коллективные захоронения при храмах переносили и складывали кости погребенных, предварительно похороненных на стороне, за городом, в отдельных могилах. «Мир мертвых» давно уже не пугал живых и более не отделялся от них, как раньше, городской оборонительной стеной. В верхний этаж, точнее, в верхний храм, херсонеситы попадали с западной стороны по небольшой лестнице, заканчивавшейся маленьким крыльцом с навесом, который поддерживали две колонки. Ныне ни от ступеней, ни от крыльца нет и следа.
Внутри помещения стояли шесть прямоугольных в плане столбов, выложенных из бутового камня на извести. По этой особенности храм, зафиксированный императорской Археологической комиссией под № 34, получил название «шестистолпный». Массивные столбы стояли в два ряда, по три в каждом, деля пространство церкви на три части, в соответствии с тремя полукруглыми апсидами, расположенными с противоположной от входа, восточной стороны. Средняя апсида отличалась большими размерами и служила алтарем. Ближайшие к нему две пары столбов завершались круглыми колоннами, которые, очевидно, поддерживали купол. Таким образом, погребальная церковь представляла собой вариант крестовокупольного здания, то есть выглядела сверху, как купол, к которому с четырех сторон симметрично примыкали полуцилиндрические своды. Вместе с соседними церквями для собраний верующих она органично вошла в епископальный кафедральный комплекс средневекового Херсонеса. В него же входили и Уваровская базилика и крещальня. Весь комплекс занимал целый квартал. Именно здесь находилась резиденция херсонесского епископа.
Храм на сводах
«Храм на сводах» был построен в Х-ХІ вв. и уничтожен в XIII-XIV вв. Он расположен ближе к морю, в низине, перед пологим подъемом к возвышенной западной части городища. К.К. Косцюшко-Валюжинич не обнаружил на примыкавшем участке следов построек поздневизантийского периода и поэтому вполне логично предположил, что здесь находилась городская площадь.
«Храм на сводах» имел сравнительно небольшие размеры. Не сразу разглядишь остатки его стен, раскопанные уже в 1891 году. Выделяются многочисленные каменные арки подвальных сводов, перекрывавших глубокие усыпальницы. Как и в «шестистолпном храме», расположенном на северном берегу, здесь был верхний этаж, где находилась церковь, купол которой опирался на четыре квадратных столба, деливших внутреннее пространство храма. Столбы были, очевидно, соединены арками как между собой, так и со стенами. С западной стороны находился небольшой входной притвор, отделенный от основного помещения церкви стеной с проходом посередине. Ныне напрасно искать его следы: они скрыты холмом земли. В целом план этого крестовокупольного здания представляет собой квадрат, к которому с восточной стороны примыкают три небольшие апсиды, причем средняя выступает перед боковыми.
Но наибольший интерес вызывает большая усыпальница-крипта, занимавшая все пространство под храмом. В холоде и сыром мраке скрытых под землей помещений, куда не доносились суетные звуки окружающего мира, покоились сотни херсонеситов, чьи останки приносили сюда из столетия в столетье. Кроме костей, от них осталось лишь несколько бронзовых пуговок, перстней, серег, бронзовых и стеклянных браслетов, бронзовый и кипарисовый кресты, кипарисовый гребень и шнурок. Главный вход в обширную гробницу-катакомбу вел по лестнице из трех ступеней, а еще два находились со стороны северного и южного нефов. Со временем херсониты заложили один из этих боковых входов кирпичами. Сам склеп с пятью стенными нишами квадратной и полукруглой форм разделен на среднее и два боковых вытянутых помещения, проходы между которыми перекрыты прочными сводами, поддерживавшими пол крестовокупольной церкви-усыпальницы. Как вы уже догадались, по этим сводам храм и получил свое условное название.
Храм с ковчегом
Вернемся ко входу в заповедник и посетим развалины античного театра, над руинами которого был построен крестообразный храм. Остатки самого крупного здания, возведенного на месте зрительских трибун, возвышаются и поныне. Херсонесский театр просуществовал до IV века н.э. Принятие христианства привело к разрушению языческих храмов, общественных зданий, в особенности — связанных с развлечениями. Не избежал этой участи и античный театр. Его превратили в каменоломню, а затем — в свалку. В VI веке на его месте возвели храм, названный археологами Храмом с ковчегом.
Храм имеет в плане форму равноконечного креста с полукруглой алтарной апсидой в восточной ветви. Постройка, сложенная из подтесаных камней на известковом растворе, среди которых попадаются плиты и скамьи разобранного театра, достигала рекордной для средневекового Херсонеса высоты — 8 м! Ее центральную часть, возможно, венчало сводчатое покрытие, тогда как ветви креста были перекрыты мощными полуцилиндрическими сводами. Центральное пространство в такого рода храмах было почти столь же важным, как и алтарь. Здесь также происходило «воплощение Господа», хотя и не столь существенное, как на алтаре: в виде слов, которыми поучали и проповедовали с балкона амвона, и во время так называемого малого и великого входа. Когда же здесь совершалось таинство причастия, Евхаристии, пространство под сводом становилось истинным центром храма. Остатки амвона были обнаружены во время раскопок в 1897 г. по центральной оси, немного ближе к главному, западному входу. Они представляли собой две массивные мраморные плиты, скошенные по длине в виде карниза. По бокам плиты были гладко отполированы и имели 12 четырехугольных углублений, видимо, для крепления мраморной ограды балкона, к которому с двух сторон вели ступени лестниц. Пространство между плитами, укрепленными на крепком цемянковом растворе, было покрыто мраморным полом, от которого в остальной части храма сохранились лишь многочисленные мелкие обломки. Балкон амвона покрывала мраморная доска, обнесенная карнизом — бордюром, внутри которой был изящно вырезан круг с шестиконечным крестом, составленным из шести «сердечек», расположенных к центру круга. Такие изображения креста в виде стилизованной розетки относятся к числу древнейших. Они появились в среде ранних христиан уже в позднюю античность и ассоциировались с тайной бессмертия души.
Южная часть здания оказалась почти целиком уничтоженной при постройке соседней монастырской гостиницы, зато противоположная часть сохранилась исключительно хорошо, так что в отдельных местах высота стен достигает почти четырех метров.
Вход вел с западной стороны, через широкую дверь с мраморным порогом, ныне замененным на массивную плиту из тяжелого сероватого диорита. Справа от входа к стене храма позже, не ранее X в., судя по кладу с монетами Романа I (920-944) под ее полом, была пристроена паперть в виде небольшого квадратного в плане портика, крышу которого поддерживали колонны.
С южной стороны от алтарной части с апсидой находилось небольшое квадратное в плане помещение диаконника (ризницы), у которого на месте апсиды была устроена четырехугольная ниша. Напротив него располагалась еще более крохотная пристройка — помещение жертвенника (професиса) или, скорее, крещальни с миниатюрной полукруглой апсидой, перекрытой полусводом — конхой. В ней около стены была устроена под полом одиночная могила. Здесь же находится высеченный из одного блока известняка небольшой полукруглый водоем для омовения церковных сосудов и рук священнослужителей. Через отверстие в его дне вода спускалась в поглотительный колодец за пределами храма. Впрочем, водоем мог служить и купелью для крещения маленьких детей. На это косвенно указывают украшающие его эмблемы вечной жизни, получаемой через крещение: лицевая сторона бассейна украшена плоским резным изображением креста в арке, возможно, символизирующим крест на Голгофе — месте распятия Христа, с обеих сторон которого видны стилизованные изображения кипарисов или пальмовых ветвей с небольшими крестиками над ними. Подобные изображения находят аналогии на византийских монетах первой половины VII в., времени, когда на окраинные восточные владения Византии хлынули волны сокрушительного арабского нашествия. Впрочем, для херсонеситов это был лишь отзвук грозы, бушевавшей вдали от их в ту пору сравнительно спокойных берегов.
В большой апсиде хорошо сохранился синтрон в виде четырехступенчатой каменной скамьи для священнослужителей, посредине которой между двух каменных плит стояло кресло архиерея. Окна, очевидно, были застеклены, на что указывали находки 80 кусков толстого стекла, что является большой редкостью в других храмах. Алтарную часть здания отделяла преграда, состоявшая, вероятно, из мраморных брусов с прикрепленными к ним бронзовыми крестами. Один из пяти таких брусов был обнаружен в поздней могиле, устроенной под полом храма. Вероятно, стены амвона или преграды украшали мраморные резные плиты, на которых сохранились выполненные «выемчатым» рельефом изображения двух рыб, св. Герасима Ликийского со служившим ему львом, а также гранатового и сливового дерева с обильными плодами. Подобные плиты с изображением Христа и св. Фоки были найдены на месте загородного монастыря Богородицы Влахернской и, вероятно, принадлежали руке одного талантливого мастера.
На месте, где размещался престол, К.К. Косцюшко-Валюжинич в 1897 году сделал одну из самых замечательных находок. В прочно, старательно устроенном под полом небольшом углублении — гробничке, сложенной из черепиц на извести, накрытой мраморной плитой и в свою очередь залитой цемянкой, на мраморной плитке, вделанной в стену гробнички, стоял маленький серебряный ларец в форме саркофага. Он явно служил ракой — реликварием, так как содержал мощи (косточки пальцев), завернутые, как и сам ковчег, в остатки истлевшей шелковой ткани. Стенки ларца, по которому храм получил условное название «храма с ковчегом», украшали изумительные чеканные медальоны: на длинных сторонах погрудные изображения Христа между святых первоверховных апостолов Петра и Павла и Богоматери между двух архангелов, а на узких сторонах — по лику святых мучеников, воинов Сергия и Вакха. Последние служат косвенной подсказкой принадлежности частиц мощей византийской Сирии, из которой они могли быть перенесены.
Дело в том, что, по преданию, Сергий и Вакх, родом римляне, были знатными сановниками при римском императоре Максимиане (286-305) и пользовались его доверием. Узнав из доноса завистников, что они христиане, Максимиан приказал Сергию и Вакху принести жертву языческим богам. Когда они отказались, он велел снять с них инсигнии — знаки их сана, облечь в женские одежды и с железными обручами на шеях водить по городу на посмеяние. Затем он отослал их к правителю Восточной Сирии, ненавистнику христиан, Антиоху. Вакх был замучен в Антиохии до смерти, а едва живого Сергия Антиох приказал обуть в железные сапоги с гвоздями и гнать более 20 км от города Суры до города Ресафы, где Сергий был обезглавлен. Ресафа впоследствии получила название Сергиополь. В ранневизантийский период это был город средней величины, и по размеру, и по численности населения очень похожий на Херсонес. Нет ничего невероятного в том, что часть мощей из Сергиополя или из другого сирийского города отвезли в Константинополь, где неподалеку от императорского дворца в самом начале правления Юстиниана I (527-565) был построен один из крупнейших столичных храмов Сергия и Вакха, а оттуда попали в главный центр византийской Таврики, пока не оказались в «храме с ковчегом». Показательно, что устройство купели в апсиде диакокника или професиса тоже указывает на традицию, которая имела сирийское происхождение. Случаи же «переноса» частиц мощей, «путешествия реликвий» из церкви в церковь были достаточно частым явлением, войдя в обиход христиан Римской империи со второй половины IV в. и получив дружное одобрение теологов всего христианского мира. Достаточно вспомнить «путешествия» мощей св. Климента из Херсонеса в Рим и древний Киев.
На дне реликвария и внутри его крышки были выбиты клейма с монограммой византийского императора Юстиниана I (527-565), что указывает на время изготовления дорогого ларца, ставшего бесценным в виду его содержимого. Следует учесть, что смысл почитания мощей основывался на внутренней логике религии, на общей уверенности в святости тех, чьи мощи чтутся, на учении Св. Писания о высоком предназначении христианских тел как храмов Св. Духа и участии, вместе с душами, в бессмертии, более же всего — на чудесах, совершавшихся на глазах у всех при посредстве мощей. «Мощи, — подчеркивает Леонид Беляев, — не были для христиан просто фрагментами плоти, это были знаки победы над смертью, материализованное подтверждение верности избранного пути, которые следовало распространить как можно шире, «заполняя ими мир и тем следуя божественному предначертанию». Уже на церковном соборе в Карфагене в 393 году было решено ставить алтари в память мучеников только над погребениями или частицами мощей. Учение о почитании мощей было утверждено 7 правилом антииконоборческого VII Вселенского церковного собора 787 г. в Никее, определившем, что епископ, который освятит храм без мощей, подлежит смещению. В Херсонесе известно еще не менее трех храмов, под престолами которых были сделаны находки специально оборудованных мест для средневековых реликвариев, но мощи в них не уцелели, а сами мощехранительницы были преимущественно мраморными. Мощи из этого храма, завернутые в шелк, торжественно перенесли во Владимирский собор, а ковчег в 1900 году отправили в Санкт-Петербург.
О времени постройки крестообразного храма на месте театра единого мнения нет. А.Л. Бертье-Делагард датировал его возведение VII в. А.Л. Якобсон отодвигал это событие в VI в. О.И. Домбровский, изучив комплекс построек, предшествовавших, по его мнению, храму, относил его сооружение к концу XI — началу XII вв. Вместе с тем, все же не исключено, что здание к этому времени уже существовало и было лишь восстановлено не ранее X в. после пожара, причем восстановлено со значительными перестройками. В ходе их устроили поперечные внутренние стенки из бутового камня на грязи, заложили некоторые окна, три из шести дверей, а к оставшимся сделали новые пороги, положенные выше прежних, и превратили церковь, как и соседний храм 1958 г., в сплошную усыпальницу с могилами, разрушившими его первоначальный красивый мраморный пол. В таком виде католикон и просуществовал вместе с другими окружающими зажиточными усадьбами до конца XIV в., пока не сгорел, очевидно, во время одного из последних крупных неприятельских нападений на город, о чем свидетельствовала масса угля и золы, скелеты погибших, которых некому было позже хоронить.
Загородный храм — меморий св. Богоматери Влахернской
На берегах Карантинной бухты херсонеситы еще в первые века нашей эры начали вырубать в камне могилы и склепы. Своеобразным центром этого некрополя был загородный крестообразный храм Святой Богоматери Влахернской. Это была главная церковь находившегося здесь монастыря. Примечательно, что в Константинополе существовал одноименный храм, который являлся одной из самых древних столичных церквей, знаменитой уже в V-VII вв. тем, что в ней хранилось покрывало, принадлежавшее матери Иисуса. Рядом с херсонесским храмом располагались могилы херсонесских святых, в том числе папы римского Мартина I.
«Загородный храм» был открыт членом Императорской Археологической комиссии К.К. Косцюшко-Валюжиничем в 1902 году. Храм прекрасно сохранился, стены в некоторых местах возвышались на три метра, виднелись проемы окон, пол украшала многоцветная мозаика. Вскоре после открытия храм был покрыт деревянной надстройкой с крышей. Его охранял сторож, который за небольшую мзду показывал почтенные остатки любопытствующим посетителям, в основном из числа тех, кто приходил молиться в монастырь св. равноапостольного князя Владимира, уже в 1852 году устроенный на территории Херсонеса.
Херсонесский храм был обнесен крепкой каменной оградой, в кладке которой строители использовали ряды плоских кирпичей — плинф, перемежающихся толстыми прослойками известково-цемянкового раствора. Такой строительный прием называется opus mixtum и херсонеситы особенно часто прибегали к нему в VI — начале VII вв. Внутри ограды слева от большого храма находились жилые и хозяйственные помещения, а перед храмом малая церковь или часовня с пятью сиденьями для священников в полукруглой алтарной апсиде (дословно «своде») и необычно широким, открытым входом. Рядом с ней были найдены части большого беломраморного культового стола-менсы конца IV-V вв. Примечательно, что подставкой для свечей в малом храме служил небольшой античный кубовидный мраморный пьедестал с отбитой на верхушке палицей Геракла. Старое языческое наследие исправно служило новому, истинному Богу, пришедшему на смену умершим эллинским и римским богам. К нему добавляли изящные украшения из тонких мраморных плит с рельефами, выполненными «выемчатым» фоном. На одном из них сохранилось изображение Христа и св. Фоки — покровителя садовников — рядом с плодовым деревом, а внизу шла надпись: «Его же имя Бог знает».
Здесь же, в ограде монастыря и его окрестностях все как сотами изрыто сотнями гробниц в виде каменных ящиков или вытесанных в скале камер-склепов с нишами-лежанками вдоль стен и прямоугольных могил, иногда оштукатуренных внутри раствором извести с крупным песком и покрытых затем слоем гладко затертой розовой цемянки. В склепы через прямоугольные или квадратные входные отверстия вели низкие и узкие, короткие дромосы — ходы со ступеньками, снаружи закрывавшиеся вертикально вставленными в пазы тяжелыми каменными плитами. Такие же каменные плиты, замазанные по швам цемянковым раствором, были уложены поверх могильных ям в аккуратно высеченные заплечики. Больше половины могил содержали в инвентаре светильники — символ света, отвращающего зло; третья часть погребений сопровождалась простой глиняной посудой, иногда с остатками заупокойной пищи, яиц, а еще треть содержала нехитрые украшения, бижутерию, стеклянные бусы, медные перстни, браслеты, серьги. Изредка встречались нательные крестики, а стены и потолок нескольких склепов были расписаны фресками с христианской символикой — виноградная лоза с гроздьями, голуби, хризма, то есть монограмма из двух первых букв имени Христа. Место, ближайшее к храму, было наиболее почетным и на его обустройство в свое время тратились громадные средства. Так, одна из гробниц у храма оказалась выложена мраморными плитами, украшенными рельефным крестом и орнаментом, а на полу лежала мозаика, к сожалению, почти погибшая, так как роскошная усыпальница, очевидно, не имела покрытия. Судя по находкам бронзового навершия архиерейского жезла с крестом и полумесяцем, бронзовых цепей от лампад, каменных крестообразных надгробий с соответствующими надписями, поблизости хоронили клириков, лиц самого высокого духовного звания, пресвитеров, епископов и, вероятно, святых подвижников. Одно надгробие VI-VII вв. сохранило имя мученицы Анастасии.
Всего непосредственно вокруг храма на площади около 2 тыс. кв.м во время наиболее масштабных раскопок в 1902-1904 гг. было открыто 163 отдельных склепа или гробницы, а в них больше полутысячи погребений, не считая неоконченных склепов или уложенных на полу многослойно костяков, число которых с трудом поддается определению. Долгое время считалось, что здесь было основное христианское кладбище. Однако часть погребальных сооружений, очевидно, была сделана еще язычниками в IV-III вв. до н.э. и позже, а лишь затем, не ранее IV в. н.э., тут стали совершать захоронения христиан, которые продолжали устраивать до XI в. включительно. Последняя по времени надгробная надпись относится к началу XII в. Судя по находкам монет в погребениях, кладбище наиболее интенсивно действовало в V-VI вв., после официального и полного торжества христианства при императоре Феодосии I Великом (379-395). Подавляющее большинство семейных склепов использовали от четверти до одного века, то есть приблизительно два-три поколения, а коллективные усыпальницы гораздо дольше.
Святые, как полагали христиане, верившие в воскрешение души и воздаяние после смерти, обеспечили себе место в раю и могут поделиться частью своей добродетели, заступиться за грешника на Страшном суде. Поэтому похоронить близких стремились поближе к святым останкам. Поскольку последние часто помещали под алтарь — престол храма — либо храм возводили над могилой святых, мучеников, праведников, знаменуя этим его освящение, то уже к концу позднеантичной эпохи появляются захоронения в церкви и около нее.
Особо следует отметить открытые здесь и на противоположном берегу Карантинной бухты восьми склепов с настенной фресковой росписью, изображающей павлинов, гирлянды, цветы, то есть райский сад, а на потолке — лаврового венка, который являлся символом мученичества и одновременно Рая. Известно также, что рядом с Мартином похоронили сосланных еще раньше его, в 646 г., двоих таких же непримиримых «антиединовольцев» — мучеников, монахов Евпрепия, скончавшегося в 655 г., и умершего через 12 лет его брата Феодора. Последний хранил как реликвии некоторые вещи, принадлежавшие папе Мартину, и показывал их интересующимся приезжим. Так что кладбище с храмом — мартирием, ставшим центром загородного монастыря Богородицы Влахернской, действительно отличалось обилием гробниц святых, было окружено большим почитанием и на долгие века стало местом, куда отовсюду, из самых отдаленных краев стекались паломники в поисках исцеления, ожидая чудес, полные искреннней веры и чувства.
Раскопки и проведенные в 1951-1953 гг. исследования Загородного крестообразного храма показали, что он погиб в пожаре, но не менее серьезные последствия ему причинили разрушения, произведенные в 1941 году фашистской зажигательной бомбой, от которой взорвались стоявшие здесь несколько бочек с горючим. Губительной для находившейся внутри храма роскошной напольной мозаики стала неумелая, непрофессиональная ее «консервация», произведенная по указанию немецкого оккупационного командования: мозаика была перекрыта толем, смола которого намертво прикипела к ее остаткам. Позже реставраторам с огромным трудом удалось ее очистить. Ныне эта мозаика, одна из красивейших в Херсонесе, выставлена в самом центре заповедника, недалеко от фонтана и так называемого Греческого дворика.
Храм пережил долгую историю с перестройками и переделками, которые позволяют нам с трудом восстанавливать его «хронотоп». Споры археологов не окончены, еще не все уточнено до конца, до полной ясности, но то, что имеется, выстраивается в определенную схему последовательно происходивших здесь изменений.
Самый поздний средневековый храм, находящийся перед нами, был переделан из более раннего, имевшего вид большого равностороннего креста. Обращает внимание, что первоначально в него вели входы со всех четырех торцовых сторон креста. Главный вход с запада был самый широкий (1,66 м), остальные три входа имели около 1,3 м ширины. Следовательно, это был мемориальный памятник, не предназначенный для постоянных богослужений, и поэтому остается открытым вопрос, был ли поначалу в нем алтарь, устроенный в центре, над какой-то святыней. Сооружение имело кирпичные своды, поддерживаемые колоннами. Позже алтарь перенесли в восточную ветвь креста, где, кроме того, устроили вдоль стены синтрон — каменное ступенчатое сидение для пресвитеров, убранное тканями, подушками, коврами. В боковых стенах сохранились вырубы, куда была вставлена низкая алтарная преграда из тонких мраморных плит с резными узорами в виде крестов с расширенными концами. Посредине в ней был проход — «царские врата». Престол — «святой стол» — в алтаре находился под кеворием — куполом на четырех столпах с занавесями по сторонам. Слева от алтарной части полагалось иметь помещение жертвенника, где стоял стол, на котором совершались приготовления к богослужению, однако его по каким-то причинам не сделали. Дверь отсюда вела в соседнее прямоугольное жилое здание с двумя помещениями, в одном из которых была прямоугольная цистерна, покрытая розоватым цемянковым раствором. С другой стороны храма пристроили помещение ризницы, или диаконника, где из плоского кирпича, гладко, до блеска оштукатуренного цемянковым раствором, выложили резервуар Т-образной формы. Вероятно, водоем служил иподиакону для омовения церковных сосудов и омовения рук священника, но мог играть и роль купели. Обычно в диаконнике хранили церковное облачение, утварь, храмовые святыни и важнейшие документы, то есть он являлся кроме всего скевофилакием и хартофилакием. В нашем дальнейшем путешествии по Херсонесу мы еще будем встречаться с такого же рода приделами к храмам, поэтому запомним их назначение.
Полы алтаря были вымощены мраморными плитами, позже замененными керамическими плоскими кирпичами — плинфами. Судя по преобладанию нескольких тысяч кусочков стеклянной мозаики — смальты синего и голубого цвета, потолок алтаря был украшен изображением небесного свода. На основном, центральном квадрате пола, явно игравшем в композиции особую роль, был изображен гигантских размеров высокий, стройный канфар — сосуд для вина и одновременно символ Евхаристии — одного из важнейших церковных таинств, соединяющих верующих с Самим Христом. У подножия чаши мозаикой выложены два больших павлина. Уже в античности эта птица, посвященная богине Гере, супруге Зевса, служила символом бессмертия, поскольку древние считали, что ее тело не гниет после смерти. Христиане заимствовали эту идею, видя в павлине символ загробного Воскресения к вечной жизни, и в таком качестве часто изображали его на мозаиках своих храмов, а также росписи склепов. Из канфара произрастают две виноградные лозы, среди листьев и гроздьев которой сидит пара голубей. Птицы являлись атрибутом богини Афродиты, но в новом осмыслении стали символами чистоты, невинности и человеческой души, питаемой божественной любовью из источника жизни (канфара, чаши) и приобщаемой этим к вечности. Прочее пространство занято медальонами с изображениями других птиц, животных, рыб, плодов, цветущих веток, олицетворяющих райский сад наслаждений, а также причудливым геометрическим узором, который надо видеть, но невозможно достойно пересказать. Все это было наполнено глубоким символическим смыслом. Например, рыбы являлись для христиан образом души, возрожденной к вечной жизни водой, то есть крещением. Кроме того, слово «рыба» читается по-гречески «ихтис», что расшифровывалось для посвященных как начальные греческие буквы имени Спасителя мира.
Сюжет кратера с двумя голубями и лозой, а также рядом изящных киликов, тоже сосудов для вина, служивших при совершении обряда причастия верующих, был повторен на полу правого крыла постройки. Херсонесские виртуозы мозаичного дела использовали для украшения полов всего четыре цвета: белый, черный, красный и желтый. Для передачи белого служили кусочки мрамора, для черного — особый сорт песчаника из окрестностей Балаклавы, для красного — оттуда же мраморовидный известняк или кусочки кирпича, для желтого — местный известняк, залегающий мощным слоем в самом Херсонесе. Несмотря на кажущуюся бедность красок, результат сочетаний получался очень хороший, а изображения — полными жизни.
Такую роскошную мозаику выложили тогда, когда храм был особенно почитаем. Остатки нескольких кусочков поливной керамики, попавшей в засыпь под мозаичный пол, а также находка монеты, датируемой не ранее конца XI в., в стене заклада, сделанного в алтарной части, позволяют думать, что приблизительно в это время были произведены перестройки. Вероятно, тогда же были заложены оставшиеся боковые входы, кроме западного, и храм из центрического стал обычным, то есть с одним главным входом.
Однако раскопки показали, что гораздо раньше на месте этого храма, под центральным мозаичным панно с изображением огромного канфара и павлинов, находился крохотный прямоугольный храмик с одной апсидой — округлой нишей в восточной стене, вымощенный мраморными плитами. Две монеты, найденные между ними и под ними, не выходят за пределы самого начала V в. и, следовательно, храмик не мог быть сооружен раньше этого времени, а скорее, позже — в VI в., если судить по обломкам керамики, светильникам, найденным в засыпи могил и под его полом. Первоначально в нем даже не было мраморной вымостки, а лежал слой розовой цемянки, на которой ясно отпечатался след колонны, служившей подставкой каменного престола-алтаря, прикасаться к которому мог только священнослужитель. Престол особым образом освящался, покрывался сверху дорогой цветной тканью, а снизу прикрывался белым полотном, и на нем лежали священные предметы церковной утвари, с помощью которых совершалось главное христианское таинство — Причащение Тела и Крови Господней. По-гречески оно называется Евхаристией, что значит «Благодарение». Во время совершения этого таинства православные херсонеситы под видом хлеба — просфор — и вина вкушали самое Тело и Кровь Господа Иисуса Христа и через это таинство, как и нынешние христиане, соединялись с Ним, делаясь причастниками вечной жизни. В наших прогулках по городищу мы еще не раз встретим такие престолы в алтарных частях средневековых церквей, только не прикрывают их дорогие красивые платы, да и прикоснуться теперь к ним может каждый...
Очевидно, самый ранний, скромный и простой храмик, действовавший едва ли столетие, был разрушен, после чего над его остатками соорудили большой храм-меморий, храм-мавзолей, в воспоминание о святыне. Если учесть, что крестообразная композиция храмов в виде чистого креста не встречается после VII в., а в стенке водоема диаконника — крещальни — был найден заклад из 26 медных монет времени правления византийского императора Юстиниана I и его предшественников, время строительства здания укладывается в промежуток между второй половиной VI в. и VII в., когда в городе наблюдался воистину «архитектурный бум», после чего оно просуществовало с перестройками еще около десяти столетий, возможно, даже пережив город. Но и это не все. Под храмом находятся три яруса подземных сооружений! Самый верхний из них, залегавший непосредственно под полом, состоял из нескольких вырубленных в скале могил. Три из них были расположены у западного (главного) входа в большой храм, а еще три — в отдельной часовне или церкви, находящейся сразу за алтарем храма. Они ориентированы в точном соответствии с храмом и, по-видимому, современны ему, то есть достаточно поздние. К гораздо более раннему времени относятся пять, очевидно, еще языческих могил, с невысокими нишами-подбоями, которые располагались наискось по отношению к стенам большого храма. Остатки керамики, светильников, найденные в двух из этих погребений, позволяют думать, что могилы перестали использовать не ранее V в. Христиане засыпали их и возвели первоначальный маленький одноапсидный храмик.
Ниже этих могил в скале были вырублены четыре склепа прямоугольной формы, в стенах которых вытесаны продолговатые ниши в два яруса. К сожалению, склепы оказались ограблены уже в древности и поэтому можно только предполагать, что они относятся к первым векам н.э., к языческим временам. Позднейшие строители включили их в состав загадочного сооружения, окутанного домыслами и легендами. Речь идет о грубой, коряво прорубленной в скале извилистой подземной галерее шириной и высотой около 1 м, местами чуть больше или меньше, длиной около 40 м, которая наискось тянется под всем храмом, выходя обеими концами за его пределы. Кое-где лаз настолько узок, что по нему можно едва протиснуться. Северозападный конец галереи заканчивается небольшим продолговатым склепом с нишами для погребальных урн, то есть для трупосожжений, какие совершали только язычники, а на противоположном конце, в самом углу ограды храма, на линии часовни, зияет жерло большой отвесной ямы — шахты, куда спускались по деревянной лестнице, после чего следовали узкие каменные ступени и прямоугольное низкое отверстие входа в подземелье. Самые ранние обломки керамики, обнаруженные в галерее, относятся ко II-III векам н.э. Дно тесного подземного хода имеет с двух его концов некоторый уклон к месту, где наверх выходит колодец с горловиной, устроенный вплотную к стене западного крыла храма недалеко от главных дверей. Строители необычного сооружения явно включили колодец, как и остатки раннего малого храмика, в единый архитектурный ансамбль. Можно было заметить, что известняковый барьер горловины колодца хранил глубокие и многочисленные следы скольжения ведерного каната и цепи, причем они были видны и на той стороне, которая вплотную примыкала к стене храма. Следовательно, в первое время колодец был доступен со всех сторон. Он действительно служил для подъема воды, накапливавшейся в подземной галерее. Она и сейчас залита водой, которая, как показали химические анализы, проведенные в 1953 году, была вполне пресной. Может быть, эта вода служила не только для хозяйственных нужд загородного монастыря Богородицы Влахернской, но и почиталась святой и целебной, то есть использовалась для культовых целей. Вообще, надо учесть, что строительство таких культовых комплексов вне пределов оборонительных стен объяснимо стремлением византийцев либо возвести храм-меморий над памятным местом, погребением, либо оборудовать загородную агиасму — источник, который имел целительное значение и где собирались паломники и больные. К примеру, такой целебный фиал — колодец существовал возле Силиврийских ворот Константинополя, в предместье Евдом, где находился храм Богоматери-целительницы и можно было приобрести стеклянный флакончик-евлогий с «живоносной водой». Еще один колодец с вырубленным к нему скальным ходом-спуском находится к юго-востоку от храма, за пределами его ограды. Память о подобных агиасмах со «святой водой» долго сохранялась среди местных жителей Крыма, что нашло отражение в татарских названиях некоторых мест (Аязма, Аласма, Азма).
К.К. Косцюшко-Валюжинич, первым обследовавший подземную галерею, поначалу предположил, что это крипта (от греческого — «скрытый») — тайное убежище и одновременно кладбище первых херсонесских христиан. Поэтому несколько обнаруженных там склепов с вырубленными в стенах нишами-локулами он пышно назвал катакомбой, подразумевая подземное помещение, где хоронили христианских первомучеников. На такое сопоставление наталкивали аналогии со знаменитыми римскими катакомбами, сооружавшимися специальными землекопами с конца II до IV вв.
Впрочем, херсонесская галерея, при всей ее таинственности, весьма отдаленно напоминала подземное кладбище. Поэтому с К.К. Косцюшко-Валюжиничем не согласился другой его современник, знаток херсонесских древностей А.Л. Бертье-Делагард, который с присущей ему иронией и блеском постарался развенчать эту версию. Однако легенда уже родилась и не собиралась умирать. Мало того, точка зрения самого А.Л. Бертье-Делагарда стала столь же легендарной. Исследователь посчитал квадратную шахту подвальным ярусом якобы находившейся над ней дозорной башни, из которой провели потайной ход к колодцу, а затем собирались продолжить его до города, но бросили неоконченным. Вместе с тем, он заметил, что подземная галерея, особенно ее конец, попала в наиболее низкую, а потому и очень водоносную часть балки, впадающей в Карантинную бухту и поэтому «можно допустить продолжение хода с целью выйти ближайшим путем в середину водоносных слоев балки, отыскивая обильную воду».
Действительно, обращает внимание явно не случайное обстоятельство, что он был пробит не вдоль, а поперек скалистого склона, на котором стоит крестообразный храм, то есть поперек водоносных слоев. Скорее всего, это был дренажный канал, собиравший воды, сочащиеся в Карантинную бухту сквозь массивы гигантского природного «фильтра» из известняка. Эти воды не были настолько обильны, чтобы удовлетворить потребности монастыря, большого числа паломников, и в обычных колодцах накапливались бы очень медленно. Чтобы ускорить их сбор и увеличить количество и было создано гидротехническое сооружение в виде подземного канала, сообщающегося с тремя колодцами. Мало того, пол хода был подведен совершенно точно к уровню воды в колодце у стены храма, немного выше его, так что, пройдя через шахту, отсюда можно было свободно черпать воду из отверстия под ногами, без боязни разбить спускаемый кувшин о стены. Видимо, периодически здесь устраивали обряд освящения воды, на что указывают 20 ниш для светильников или свечников, вырубленные в стене подземного хода в районе колодца. Конечно, это выглядит менее романтично, чем предыдущие легенды, однако поднимает в наших глазах инженерные знания херсонеситов, живших в гармонии с природой и превосходно умевших использовать то, что она давала.