Очерки о Крыме

Я ехал по дороге от Симферополя на Севастополь и Херсонес. Томясь в ожидании встречи с горами, которые должны были открыться вскоре за Бахчисараем, сел, полуобернувшись, к окну вагона. За окном проплывали аккуратные полустанки с разноцветными переездами и красивые поселки в садах, усыпанных зреющими плодами южной долины. Ровное, обсаженное деревьями шоссе временами подходило почти вплотную к железнодорожному полотну и шло какое-то время рядом, а затем убегало вдаль. Пасущиеся поодаль кони, в распадках между пологими холмами, небольшие стада коз и овец, жующих степную траву прямо у обочины, ложились штрихами в меняющейся каждую минуту, но в то же время удивительно постоянной картине.

Пейзажи за окном, нанизываясь один за другим звеньями необыкновенной цепи, потянули из памяти воспоминания, связанные с предыдущими посещениями этих мест...

Может быть, по контрасту с видом из окна вагона вспомнилось первое посещение ущелья Марьям-дере и разрушенного Успенского монастыря.

Это было серым хмурым утром. У заброшенной обители меня окружили серые обрывы плоских гор, покрытые пыльной зеленью кустов. Среди них телом спящего дракона показались темные изгибы узкой, зажатой горами долины. По краям ее, в скалах, - проваленные и замусоренные кельи покинутого монастыря. Повсюду группки больных из расположенной здесь психиатрической лечебницы. Я шел по тропинке вдоль обрыва, как вдруг один из этих несчастных, подросток, одетый во что-то неопределенного цвета, вылез из кустов внизу ущелья. Он догнал меня, тяжело дыша, и попытался объяснить что-то на своем, непонятном мне языке. Помню, стало совсем тоскливо на душе...

Я прощался с Мангупом, стоя на крутом обрыве Внешней Гряды, напротив Речных Врат.

В степь за спиной садилось солнце. На противоположной стороне обширной долины, лежащей у ног, в низких закатных лучах ярко пылали обрывы куэстовых гор. Молочно-белый с голубым отливом туман, закрывший ущелья, проходы из горной Таврики, накинул вуаль на спящие города-крепости Мангупа и Эски-Кермена. В синем, темнее цветков цикория небе потихоньку угасали облака, отразившие багрянец заката. Поднявшийся ветерок принес волну аромата богородичной травы от прогретых за день на солнце скал, поиграл седым ковылем на краю обрыва и умчался на другую сторону долины, в места, где совсем еще недавно он поднимал пыль на городских каменных улицах, обтекал дворцы и храмы, резвился среди зубцов сторожевых башен и срывался вниз, к бегущим на дне долин хрустальным рекам, перебирая по пути листву роскошных садов.

Сегодня он пронесется лишь сквозь руины. Мимо остова цитадели и пустых окон пещерных храмов, мимо разрушенных ворот города, не встречая на своем пути ничего из былого великолепия могучего Дороса. Пролетая над развалинами, ветер раскачает кроны невысоких пушистых дубов и кустов кизила, словно пытаясь разбудить уснувший город. Ничто не ответит ему. Изредка только разнесется над окрестностями заунывный звон колокола из монастыря за краем плато, да летом напомнят о былом многолюдье разноцветно одетые стайки туристов. Еще не время. Оно скоро придет, верится, и восстанут преображенные стены храмов Дороса. Сонмы людей, некогда бывших здесь, покинут свои дома-пещеры и отправятся, радостные, навстречу восходящему Солнцу, делясь полнотой чувств с теми, кто жил в других местах...

Я давно уже знаю о горах многое из того, что должен знать взрослый образованный человек, знаю даже несколько больше, поскольку одно время профессия моя имела прямое касательство к геологии. И тем не менее я все еще не потерял удивления перед горой, удивления почти детского, выражающегося словами: «Вот это да!» Нельзя сказать, что, кроме Демерджи, я других гор не видел. Отнюдь, я видел такое, с чем Демерджи и сравнивать-то неловко. Видел Карпаты, Урал, Ливан, Алтай, Кавказ, Альпы, Памир, Гималаи... Их вершины гораздо выше Демерджи, роскошнее и грандиознее. Но все равно я продолжаю удивляться и восхищаться своей горой.

Что же она представляет собой в отношении геологическом?

Весь массив, как огромный двухслойный пирог: верхний слой — известняки, ниже — конгломераты. А сам «пирог» водружен на постамент из так называемых таврических сланцев. Есть, однако, отступления от этой «общей» схемы, когда конгломераты не прикрываются иззестняками. Примером тому могут служить некоторые вершины на южной и юго-восточной кромках Демерджи-яйлы, гора Демерджи.

«Пирог» лежит косо, его южный край значительно выше северного. Кроме того, он не монолитен в своих недрах, он расчленен на несколько кусков-блоков гигантскими сбросами, или, говоря понятнее, разломами, вдоль которых слои относительно друг друга переместились: приподнялись и опустились. Таким образом разделены гора Демерджи и Демерджи-яйла. На месте сброса сформировалась седловина. Сбросом же отделена от горы Долгой и Тырке Долгоруковская яйла.

Специалисты говорят: Уральские горы древние, Альпы — молодые. Крымские горы тоже молодые. А что это значит? Это значит, что образовались они по сравнению с другими горами «недавно». Но что значит образовались? Уже 135 миллионов лет назад на месте нашего массива, как и на месте гор Первой гряды, была суша.

Демерджи. Крымский лес. Что же он собой представляет?

Немного азов. Вы, конечно, помните школьный курс географии. Помните о вертикальной зональности растительности в горах. Этот закон работает и в крымских условиях. Деревья расселились по этажам. По долинам рек, в нижней трети склонов нас встречают дубовые леса. Для неискушенного глаза дуб как дуб. А для знатоков здесь растет не просто дуб, а целых три его вида: дуб обычный, или черешчатый, дуб пушистый и дуб скальный, причем дуб скальный занимает «антресоли» этого этажа и порой поднимается гораздо выше. В дубняках «квартируют» еще липа, ясень, граб.

Особенно по опушкам полян много кизила, лещины, боярышника и других ягодных, фруктовых деревьев, кустарников.

С высоты 600—700 метров господствующими породами в лесу становятся бук и его верный спутник граб. Здесь тоже свои тайны. До сих пор лесоводы и ботаники не пришли к единому мнению: что же за бук растет в Крыму? Одни считают, что тут их два вида: кавказский и европейский. А другие уверены, что в Крыму живет самостоятельный вид — бук таврический. Но независимо от того, кто из ботаников окажется прав в этом споре, загадок в буковом лесу не уменьшится. Местами бук почти полностью замещен грабом. Практически по всему склону встречается сосна.

Однако в заметных количествах она произрастает в местах малодоступных, на склонах, на обрывах яйлы, причем здесь чаще встречается сосна красноствольная с ярко-зеленой короткой хвоей — сосна обыкновенная. А ниже, среди дубовых лесов,— сосна с серым стволом, с длинной редковатой, несколько тусклой хвоей — сосна крымская. Она ближайшая родственница той сосне, что растет по всему Средиземноморью, но по ряду особых признаков нашу сосну все-таки выделяют в особый вид — сосну крымскую, или, как ее еще называют, сосну Палласа.

Со всех сторон почти сплошным кольцом Большую Демерджи окружают леса. Особенно велик лес, что подступил с севера, взобрался к самой кромке плато Тырке. Басовитый, многоголосый гул наполняет ущелье, долины реки Бурульчи и ее бесчисленных притоков.

Лес шумит. И шум его слышен высоко на скалах. Прислушайтесь, лес рассказывает о событиях давно минувших, свидетелем и участником которых он был. О многом рассказывает лес. Рассказывает одновременно на тысячу голосов. Нелегко расслышать какой-нибудь один-единственный.

Но одно повествование звучит властно и четко. Оно о крымских партизанах, о Великой Отечественной войне.

В начале ноября 1941 года фашисты захватили Крым. Но он не покорился: сражался Севастополь, гремели бои у Керчи, тревожными боевыми буднями жили партизанские леса от Старого Крыма до Балаклавы.

Верховья Бурульчи — исконно партизанские края. Лесистые горы и ущелья, скалы и поляны еще в годы гражданской войны служили домом бойцам красного партизанского командира А. В. Мокроусова. И вот в Великую Отечесвенную снова хозяевами этих мест стали люди с мужественными сердцами, решившие и в тылу врага продолжить беспощадную борьбу.

Когда будете подниматься по склону Северной Демерджи, на северо-западе, почти у самой подошвы массива, увидите село Перевальное. За ним блестят на солнце водохранилища: Аянское и Симферопольское. Долина Салгира и его верховьев — речки Ангары вся заселена. Местами села уже соединились друг с другом — будто одно сплошное предместье Симферополя, далеко вытянувшееся к югу. Лоснится отшлифованное тысячами шин шоссе — единственная в стране горная троллейбусная трасса. По ней мы ехали, пока не покинули на перевале и не углубились в лес. В лесу стоит обелиск — в память строительства первой дороги из Симферополя в Алушту в 1824— 1826 годах.  Местами она совпадала со старой вьючной тропой, повторяла ее изгибы и повороты.

Сады. Основное богатство крымских горных долин, главная забота местных жителей. Долгое время салгирские сады были бессистемными, пестрыми по своему сортовому и возрастному составу.

В них было много тени, свежести, мягкой травы. Однако далеко не всегда их плоды отличались хорошим вкусом. А уж хлопот было с ручной обработкой, со сбором в разное время созревающих яблок, груш, черешни! Ежегодно сбор фруктов превращался в праздник и страду.

Все меньше остается вдоль русла реки диких зарослей лозняка, ломоноса, или, как его здесь называют, шермауки. Жаль, конечно, старых дуплистых раскидистых осокорей, огромных, узловатых, скрученных ветрами в жгут, чернокорых старых груш. Ветви деревьев пальметтного сада бывают облеплены плодами так густо, что кажется плодов больше, чем листьев.